Три дня в Комнате Уединения – пропитанной затхлым воздухом темнице, без единого оконца, – такую цену Тамит заплатила за свою проделку. Саднило посеченную спину – Аменхотеп ловко обращался с плетью – семихвосткой, выколачивая из нее грехи. От голода сводило желудок – приносили ей лишь воду, руки и ноги ломило – она спала на голых камнях, заворачиваясь в обрывки платья. И вдобавок – мысли, липкие, вязкие, гнетущие:
«Я – убийца… Ты предвидела кровавый исход, но не остановила Баст. То, что она превратилась в дикое, необузданное орудие, тебя не оправдывает. Пантера рвала ее на части, по твоему же наущению, а ты спокойно прошла мимо. Девушка – чья – то дочь, несчастное, запутавшееся дитя, теперь не воссоединится с родными. Не гнева богов следует бояться, а проклятия мертвых… Тех, чьей могилой стала пустыня…»
«Вилле влюблен в другую, более чистую и достойную. Нежные чувства – игра расшалившегося воображения, ложь, самообман. Избавься от яда, заполнившего сердце, освободись от заразы! Ты сильная, сможешь…»
«Судьба взяла верх. Бороться за свободу - что за романтическая чушь? Зачем жить хрупкой надеждой? Признайся, ты проиграла. Смирись.»
Ее выпустили из каменного мешка на четвертые сутки. Тамит крепилась, но Ани отобрал последнюю тростинку, за которую она цеплялась:
- Думаешь, он скучал ? Ходил и очаровывал послушниц своими любовными трелями, а те так и жались к нему, чуть ли на части не рвали. Когда Аменхотеп пришел с расспросами, он все отрицал. – Ани передразнил Вилле.- «Бредни полоумной ко мне никакого отношения не имеют! Она мне нафиг не нужна.». Я еще долго думал, что значит предпоследнее слово… Клянусь Гором, так и сказал!
Поверила ли Тамит? Да. Ибо она хотела поверить. Она желала низвести горевшую в ней влюбленность до постыдного и унизительного, того, что с брезгливостью выбрасывают на помойку. Ур-т Хекау для любви не создана. Этому ее учили с детства.
Сведения, переданные кхер – кебом, были правдой наполовину.
Вилле, придя на работу с жуткого похмелья, сам не помнил, что плел настоятелю два часа подряд. Аменхотеп только зубами скрипел, но доказательств – то никаких. Вот и убрался восвояси, приказав Ани держать чужеземца «на коротком» поводке. Тот аж подпрыгнул от радости.
Вечером этого же дня Вилле наскучило слушать заунывное пение лютниста про войну, фараонов и «голубые берега бескрайнего Нила». Он одолжил у музыканта инструмент, пробежался пальцами по струнам – и не выдержал. Мелодия «Унесенной грехом» собрала толпу из танцовщиц. Те растрогались, вытирая мокрые лица кисточками надушенных париков. Потом попросили еще что- нибудь спеть. Вилле был не против – очень уж тосковал по музыке и группе. Кристально чистый голос вскружил головы юным послушницам. Горячие египтянки долго его не отпускали, осыпая ласками. Он еле вырвался.
Ани поплохело от зависти – такой симпатии ему не показывали. Однако, главного жрец добился – Тамит больше не приблизится к тощему слизняку.
А вот Вилле три дня спать не мог. В нем проснулось то, что называется совестью.
«Ты же подставил ее! – думал он.- Без Тамит лежал бы сейчас в вонючей яме ! Она даже защищаться не пыталась, стараясь спасти твою шкуру! Кретин!!!»
Вилле шел по коридору, прислушиваясь к подозрительным шорохам. Крысы? Привидения? Здесь на каждом шагу сюрпризы.
Поежился. Храмовые комнаты изводили мрачностью и тишиной, но к Сенни пойти нельзя – коротышка за ним следит, словно за наживкой на крючке.
Парень вздохнул. Музыкант не мог разобраться в своем «ненормальном характере, следствии генетической мутации». Белое оттеняло черное, циник уживался с романтиком, скромность соседствовала с развязностью. Он так же далек от идеала, как Люцифер от Небес.
В зависимости от обстановки Вилле менялся, как море в штормовую погоду. Но это видимость, маски, очередной образ. Только родные и близкие друзья знали его настоящего. Остальным в доступе отказывалось.
- Куда идете? – прошептала Ти, выскочив из-за колонны и жутко его напугав.
- К наставнице твоей… - финн пришел в себя, присел на корточки и легонько коснулся крохотного носа. – Она пропала на три дня, вот и ищу.
- Тамит ни с кем не разговаривает. – нахмурилась малышка. – И с вами не захочет.
- Обиделась?
- Я не знаю. – растерялась Ти, теребя подол. – Молчала, когда Аменхотеп ее бил, молчала, когда втолкнули в Комнату уединения. Теперь тоже молчит. «Наломал ты дров, парень…»
- Только вот… По ночам плачет. Тихо, чтобы я не услышала. Спрашиваю ее, почему, а она жестом показывает – уйди. - девочка проглотила горький комок.
- Подскажешь, где Тамит? – Вало погладил пригорюнившуюся малышку.
- Во Втором Зале, молится. И смеяться перестала. Вы ее научите снова?
Вилле любил, ненавидел, третьего не дано, но безразличие ему чуждо.
Тамит, стоя на коленях перед жаровней, над которой поднимался пар, про себя читала священные тексты, не позволяя нечистым речам оскорбить слух бога. Гор ее прекрасно слышит и осуждает. Рубиновые глаза статуи грозно сверкнули. Хищно загнутый клюв готов вонзиться в склоненную шею, когтистая лапа – впиться в тонкое тело. Девушка желала расправы.
Видение рассеялось… Бог не реагировал, взирая надменно, свысока. Танцовщица прижалась лбом к золотому постаменту. Просидит здесь ночь, день и еще ночь, пока Нехени не ответит на просьбу.
- Простудишься! - Вилле поднял Тамит с плит.
Та грубо вырвалась, упала, ударившись раненой спиной. Перед глазами засверкали звездочки. Встать трудно – диета из воды сил не прибавляла. Ему она тем более не соперница – он попросту перекинул ее через плечо и потащил наружу. К счастью, жрецы почивали дома, поэтому виселица беспечную парочку миновала.
Девушка, изловчившись, пнула его, заставив рокера согнуться.
- Заслужил. Признаю. – он отпустил ее и ощупал ребра. Вроде целые.
Ни звука. Она пристально смотрит на него, скрестив руки.
«Неужели ей отрезали язык? – содрогнулся финн. – С них станется.»
- Я испугался за тебя. – он притиснул Тамит к стене. - И вовсе не собирался унижать… Прости. Нам нужно объясниться.
«Перед кем я распинаюсь? – воззвала гордость. – Типичный подростковый невроз, который со временем пройдет, а ты нянчишься. Поднажми, и девчонка сломается как спичка!»
- Куда ты денешься, мальчик? Мамочка Тамит отправит домой через десять дней. Теперь ступай.
«Не больно красноречив. Вот и невеста скоро уйдет. Почаще бы извинялся.» - подумала про себя, но вслух не сказала.
Она вскрикнула. Длинные пальцы до хруста сжали ее кисти. Две минуты они полосовали друг друга взглядами. Первым не выдержал Вилле – черные колодцы глаз бросали вызов, как тогда, разъяренной пантере. Такую сломаешь… Он быстро нагнулся, и, словно прыгая в ледяное озеро, поцеловал ее. Тамит, разорвав объятия, отпрянула.
- Через десять дней… Я отведу к Сенни.
Девушка, гордо выпрямившись, направилась к покоям. В голове все смешалось.
Вилле задержался у бассейна и умылся. Щеки пылали.
Маленький, золотистый огонек, который он держал в руках, настойчиво звал...